http://www.svoboda.org/content/transcript/25249306.htmlНиколай Цискаридзе, премьер и менеджерИнтервью с новым руководителем Академии русского балета – в программе Елены Фанайловой и Виктора Резункова[/i]
Московский балетный премьер в кресле петербургской балетной Академии. Все, что мы знаем, но боимся спросить у Николая Цискаридзе. Интервью записано до известия, что Цискаридзе будет нести олимпийский факел в Сочи.Николаю Цискаридзе сорок лет, Академии русского балета имени Вагановой в Петербурге – 275. Станет ли звезда русского балета блестящим руководителем старейшей балетной школы или будет отвергнут ею? Знаменитый танцовщик – о морали и профессии, о своих педагогах Семеновой и Улановой, о коллегах Жанне Аюповой и Ульяне Лопаткиной, о Екатерине II и Владимире Путине, об искусстве и политике, о врагах и друзьях, об акустике и технике. И о Большом театре, где Цискаридзе прослужил 21 год.
Елена Фанайлова: Мы находимся в гостях в Академии русского балета имени Вагановой, в учебном музейном классе, с Николаем Цискаридзе, который с 28 октября 2013 года является исполняющим обязанности ректора Академии. Академия существует с 1738 года.
Николай Максимович, и ваши критики, и ваши доброжелатели задают один и тот же вопрос. Сможет ли знаменитый танцовщик, дважды лауреат Госпремии, трижды лауреат "Золотой маски", народный артист России, получивший это звание в довольно молодом возрасте, сможет ли блистательный артист стать столь же блистательным менеджером?
Николай Цискаридзе: Как правило, блистательными менеджерами становились только великие артисты.
Елена Фанайлова: А Дягилев?
Николай Цискаридзе: Дягилев – продюсер, он родил эту профессию, родил шоу-бизнес, родил ток-шоу, родил все, что мы сегодня называем попсой. Величие Дягилева состоит в том, что он хотел стать всем, не стал никем – ни композитором, ни артистом, ни писателем, ни певцом. Он учился на все, если почитать его биографию. Но создал то, на основе чего сегодня существует весь шоу-бизнес, все правила журналистики, касающиеся искусства, все придумал он!
Елена Фанайлова: Он для вас ролевая модель?
Николай Цискаридзе: Абсолютно нет. Для меня, как для человека, который серьезно занимался своей профессией, а не просто пришел подрыгать ножками на сцене, я всему учился очень серьезно. Я много читал, мне повезло с людьми, которые меня правильно направили, и я посвятил этому очень много времени. И есть ключевые фигуры в искусстве и в истории нашей страны, которые являются поворотными, судьбоносными личностями, которые развернули историю так, как они хотели. Я много раз говорил в своих интервью, что личность побеждает все, а рыба гниет с головы. Если начинается беда, виноват человек, который стоит во главе, всегда!
Елена Фанайлова: А если ваши противники через полгода скажут, что Академии не удалось сделать то, для чего приходил Цискаридзе?
Николай Цискаридзе: Ну, они всегда будут говорить. И судить все, что я сделал в жизни, можно только по факту. Я мемуары безумно люблю, я их прочитал огромное количество, но я люблю еще бумажку к этим мемуарам. Когда мы возвращаемся к моему назначению 28 октября 2013 года, это действительно ключевой момент для жизни Академии и отчасти для судьбы образования русского балета. Здесь, на этом месте, была разыграна сцена униженной и оскорбленной, несчастной ректорши, которая ничего не знала… Когда прошла проверка, понимаешь, что 275 лет Академии, прошлый год был юбилейный, и никто просто не хотел скандала. Были нарекания, которые мы теперь можем на 60 листах прочитать, потери гигантских сумм денег, и стало понятно, что вытеснения великого деятеля не было. Противники моего назначения – те, кто очень хочет попиариться на моей фамилии, и кто очень переживает за свою шкуру, за свое место.
Елена Фанайлова: То есть вы считаете, что с моральной точки зрения здесь все в порядке?
Николай Цискаридзе: Абсолютно. Я не позволял себе никогда аморальные поступки, вообще никакие.
Елена Фанайлова: А письмо против Вашего назначения, которое было написано от деятелей Академии, от преподавателей?
Николай Цискаридзе: Доказано, что это все фикция. Потому что когда я на первой неделе встретился в этом же зале со всеми педагогами, они были очень обеспокоены судьбой первого проректора и художественного руководителя Алтынай Асылмуратовой, и они ко мне обратились с просьбой не заменять Алтынай. Я им сказал: "Господа, это в моей власти, я выбираю проректора, и я уже пошел у вас на поводу, я мог в первые три дня заменить или оставить, но первой, кому я предложил договор, была Асылмуратова, он ею подписан. Но чтобы с точки зрения закона все у нас было грамотно, мне бы хотелось, чтобы вы написали мне письмо, что вы просите, и потому я принимаю такое решение. Министерством культуры был уже объявлен другой человек, мною безумно любимый и уважаемый, Ульяна Лопаткина, но я в данном ситуации послушал не министерство, а послушал вас. Я прошу вас написать, что вы бы хотели, чтобы в этой должности оставалась Алтынай". Все, мы расстались на этом моменте. Я должен был ехать в Москву, там проходило празднование – 240 лет Московской академии, и учащиеся Вагановки там участвовали, я там был как руководитель, помимо того, что должен был участвовать в концерте как выпускник Московской академии хореографии. Я поехал на четыре дня в Москву, и за эти четыре дня здесь было организовано это письмо, которое направлялось мне. Письмо было подменено и оправлено в Министерство культуры, в СМИ и в Администрацию президента. А там, где упоминается имя нашего президента, вступает в силу уже совершенно другая машина, и они не могут на письмо не реагировать, и прежде всего они обязаны проверить его легитимность. Когда приехали и стали проверять, оказалось, что люди подписывали абсолютно другое письмо, они не обращались к президенту. 32 свидетельских показания, что это подлог и клевета относительно меня, и это уже Уголовный кодекс, простите. Человек, который это сделал, тут же стал передо мной извиняться, стал писать смс-сообщения, которые я был вынужден показать людям, которые приехали проверять. Смс действительно уходили с его номера, и он там четко указывал, кто заставлял это делать, кто руководил этим процессом. К сожалению, ситуация очень некрасивая. Люди много лет из зависти, ревности пытались сделать мне плохо, и я к этому привык, это не моя проблема, а проблема тех, кто это сделал. Педагоги были возмущены, что их так подставили, им совершенно не хотелось отвечать на вопросы, и когда уже в декабре Алтынай подала заявление об уходе и ушла, они сказали все: Николай сделал все, чтобы она осталась, но она сама ушла, и это ее выбор.
Елена Фанайлова: Сейчас Алтынай Асылмуратова как бы поменялась местами с Жанной Аюповой. Что это означает для Академии и для вас лично?
Николай Цискаридзе: Если разбирать точно, в моей биографии нет ни одного московского педагога, меня учили все ленинградцы – в Тбилиси, в Москве, меня учили выпускники либо Ленинградской академии, либо мой педагог был выпускников Пермского училища, и его учили находящиеся тогда в Перми в эвакуации выпускники Ленинградского училища. А Алтаный училась на территории Ленинграда, в этом здании, но выпускалась у знаменитой балерины Зубковской, которая была урожденная Израилева, и она закончила Московское хореографическое училище, то есть она как раз училась у москвички.
Елена Фанайлова: Объясним нашим слушателям, что критики говорят: "Цискаридзе приехал из Москвы и сейчас разрушит нашу прекрасную питерскую балетную школу"!
Николай Цискаридзе: Все те люди, которые это произносят, кроме желания обратить на себя внимание…
Елена Фанайлова: Ну, я думаю, что у них еще очень много страхов. Люди привыкли жить и работать определенным образом, они боятся перемен.
Николай Цискаридзе: Мне это смешно!
Елена Фанайлова: А Григорович был вашей ролевой моделью?
Николай Цискаридзе: Никогда в жизни!
Елена Фанайлова: А кто из великих людей?
Николай Цискаридзе: Екатерина Вторая. Не имеющая ни одной капли русской крови, не имеющая никакого права быть на российском престоле, взошла на этот престол, пробыла дольше всех в истории России на престоле и принесла больше всех пользы.
Елена Фанайлова: Говорит грузин Цискаридзе, у которого 25 процентов французской крови…
Николай Цискаридзе: Да, который всю жизнь является русским артистом, который на подмостках всего мира прославлял Россию.
Виктор Резунков: По поводу этого скандала с 60 миллионами рублей, вы обратились к людям, чтобы они осуществили инвестиции в Академию, потому что определенные финансовые сложности есть. А как это сочетается с вашим членством в Совете при президенте Российской Федерации по культуре и искусству? Могли бы президенту сказать: у нас такое тяжелое положение, помогите нам…
Николай Цискаридзе: У нас не тяжелое положение, просто я сам по себе человек очень бережливый, аккуратный. Если бы журналисты брали интервью у тех людей, которые со мной рядом много лет… Никто не может сказать об артисте точнее, чем гримеры и костюмеры, и вам каждый скажет, что Цискаридзе – самый точный, аккуратный, дисциплинированный артист на земле. Мой дом – Большой театр, я продукт Большого театра. И Большой театр – это не администраторы. Никто не вспомнит фамилии людей, которые выгнали Шаляпина, Вишневскую, Васильева, Плисецкую и так далее. Большой театр – это мы. Николай Цискаридзе 21 год был лицом Большого театра и навсегда останется артистом Большого театра, никто не сможет это изменить. Я очень этим горжусь! Я об этом мечтал, будучи маленьким мальчиком, я этого добился, и я 21 год с честью нес это положение. Вам надо рядом со мной зайти в здание Большого театра и посмотреть, что начнется. Я просто иду по театру – и мне аплодируют. Что здесь ценно – я это заслужил, стоя на сцене. Я не дал ни одной пресс-конференции в своей жизни, я не позвонил ни в одно издание и не сказал: "Возьмите у меня интервью". Все журналисты только упрашивают меня последние 10-15 лет, чтобы я пришел на передачу, дал интервью и так далее. Интерес был ко мне оттуда, а не наоборот, мне пиариться не надо. У моих коллег есть пресс-атташе, продюсеры, у меня их никогда не было. Все, что сделано мною в жизни, сделано мной самим, ошибки и успехи.
Елена Фанайлова: Я хотела бы поговорить о художнике и власти. Вот пришел Николай Цискаридзе, как царь, в это царство балета, в Академию. Оно разное, оно требует перемен, про Академию давно говорили, что ее нужно реформировать, у нее сложные отношения с Мариинским театром. Этот царь будет карать или миловать?
Виктор Резунков: Говорят, что вы ужесточили график репетиций и вообще начали с дисциплины?
Николай Цискаридзе: Я не сторонник радикальных мер, опять-таки, все знают, что я очень спокойный, тихий человек в жизни, я могу лежать сутками на диване, но когда доходит до работы, все должно быть как часы. Всегда спектакль с моим участием отличался от спектакля со всеми остальными артистами. Все приходили на работу гораздо раньше, потому что все знали, что в пять часов, если спектакль начинается в семь, я уже буду гримироваться, что в половине пятого я уже на территории театра, все будет висеть наглаженное, и я проверю все, от реквизита от декораций, как постелен пол и так далее. Для меня работа и милые отношения имеют четкую грань. Как говорил Аль Капоне: ничего личного, только бизнес.
Елена Фанайлова: Это еще одна ролевая модель?
Николай Цискаридзе: Ничего подобного. Для меня профессионализм всегда очень важен. Мой педагог Пестов заложил в меня много в детстве, и одна из важных вещей: в свой хлеб не плюют. Для меня балет, кроме того, что это была любовь, радость, для меня это было служение, но служение очень четкое, не знающее компромиссов. И все, что будет касаться моих действий здесь, меня ни на что плохое свернуть не смогут. Бывшая ректор все время говорила, что пришел Цискаридзе, и сейчас вас отдадут Мариинскому театру, здание отберут и так далее. На что я им сказал: "Господа, даже если такое произойдет, издадут такой указ, потому как решать будем не мы с вами, а решают наверху, я вам даю обещание двух вариантов. Первое, что мы напишем с вами письмо, которое я первый подпишу и, как член Совета по культуре при президенте, отдам президенту это лично в руки. Второе, такое решение все равно должен подписывать ректор, и Николай Цискаридзе не подпишет это никогда! Я на ваших глазах напишу заявление об уходе и подпишу его". Геростратова слава мне не нужна.
Елена Фанайлова: Вы к этому готовы?
Николай Цискаридзе: Да. Меня никогда никто не заставит сделать ничего против балета и против служения искусству. Великая Марина Семенова, выпускница этой школы, благодаря красоте и таланту которой балет вообще сохранен на территории России, мало кто об этом знает… В 1925 году комиссары устроили, Луначарский инициировал просмотр, это пришлось на ее выпускной вечер. И Ваганова с Луначарским сидели рядом с комиссарами, которые принимали решение, быть балету в России или не быть. Это уже сталинское время, Сталин у власти. И она так их очаровала, она была так прекрасна и совершенна, что они выделили гигантские деньги на то, чтобы были сохранены Академия здесь, тогда это было училище, училище в Москве, труппы в Москве и в Петербурге, и открылись везде в главных городах страны такие же училища и балетные труппы. И вот это был мой педагог. Балету меня научили два человека – это Пестов в школе и Семенова в театре. Уланова меня научила актерской жизни, она во мне зародила интерес к актерству как таковому и объяснила законы сцены. Но танцевать меня учили Пестов и Семенова. И Семенова мне в первые месяцы в театре, когда был жуткий скандал с Григоровичем, уходит он, не уходит, а я был молодой солист, меня все время пытались куда-то пристегнуть, на чью-то сторону. И она меня подвела к рампе и говорит: "Ты видишь, кто там висит?" А на плафоне Большого театра нарисованы Аполлон и девять муз. И она говорит: "Вот кому мы служим. Запомни! Не руководству. Ты служишь только Аполлону, он наш с тобой директор. Все равно, кто будет руководить. Стоят колонны и квадрига, ты танцуешь – все!" И для меня это самое важное. Для меня в искусстве не существует других авторитетов. Почему было сложно этим мелким администраторам, бездарностям, которые воевали со мной в Большом театре? По одной простой причине: я не склонял перед ними головы, когда они меня заставляли наврать про искусство. Я сделал бы что угодно по их просьбе в жизни, я иду на любой компромисс, если нет вреда искусству.
Елена Фанайлова: Вы об этом довольно много говорили. Тем не менее, словосочетание "некорпоративный человек" как-то зацепилось.
Николай Цискаридзе: В чем некорпоративный человек? Все скандалы вам рассказывала администрация. Корпоративную этику регулярно нарушала администрация. Проанализируйте! Другое дело, что я заслужил то право и то место в русском искусстве, когда мой голос слышен, и любое слово, сказанное мной, даже тихо, гораздо слышнее и звонче толпы. И я прекрасно понимаю ту миссию и ту ответственность, которую я нес много лет, и мое положение. И когда артисты Большого театра сталкивались с несправедливостью, они шли не в дирекцию, а к Николаю Цискаридзе, чтобы он отнес письмо, решил что-то, например, чтобы постелили пол. Это все решал я своим авторитетом: двери открывались, деньги выделялись. Был смешной случай, я уехал на гастроли, меня не было больше месяца, а в зале, где я репетировал, вечерами репетировал Григорович, восстанавливал "Ромео и Джульетту", это где-то три-четыре года назад. И в зале стояли часы, и он каждый день ругался, что часы стоят, и никто не обращал внимания. И вдруг он приходит, а часы пошли, и он говорит пианисту: "О, наконец, заменили батарейку!" И пианист ему с улыбкой так говорит: "Цискаридзе вернулся".
Елена Фанайлова: То есть Цискаридзе контролирует все? Интересно, как в вас сочетается танцор и человек, который все хочет контролировать.
Николай Цискаридзе: Во мне есть одна вещь – профессионал. Мне безразлично, какой ковер лежит в коридоре, если он не ведет к сцене. Мне безразлично, как люди живут за пределами театра, и мне все равно, как ко мне обратится человек на улице, но на территории театра я был премьером, и здесь действует иерархия. И меня этому опять-таки научила Семенова. Мне было лет 18-19, когда один из взрослых артистов кордебалета сказал: "Колька, принеси мне…" И тут Марина Тимофеевна обернулась и сказала: "Кто здесь Колька?!" Он понял, о чем она говорит, потому что при ней нельзя было таких ошибок допускать, все знали ее характер. Она сказала: "Как твое отечество?" – "Максимович". И она говорит: "Для вас он Николай Максимович, потому что он премьер Большого театра". И поверьте мне, 21 год меня очень многие люди называли по имени-отчеству. При этом я никогда никому не говорил: "Пожалуйста, называйте меня так". Иногда ко мне так обращаются, а я говорю: "Пожалуйста, не надо, меня это делает стариком". Но иерархия в театре, в Академии… Говорят, что я ужесточил дисциплину, - неправда! Я пытаюсь вернуть те правила, которые действовали в этом уникальном учебном заведении. В 1987 году, весной, меня мама привезла сюда поступать, и я провел на территории Академии часов шесть, пока меня просматривали, мы ждали, начали меня оформлять, я был принят… Но мама сама выбрала, что мы поедем в Москву. И тот год, когда я попал в Москву, был юбилейный год, 250 лет было Академии, и они большим составом приехали в КДС, было три или четыре спектакля, я каждый день ходил и смотрел, сначала репетиции, мне было все безумно интересно. Я помешан был на театре! И я помню, как себя вели педагоги, как себя вели дети, что было можно… Московское училище сильно отличалось, там было все еще строже. Но эта строгость – это дисциплина, к которой надо приучить с детства. Потому что вы приходите в театр, и вы служите тому искусству, где дисциплина – это номер один, с этого начинается искусство. Вот для меня это так, я по-другому не умею, и мои требования естественны и элементарны. Это просто правила хорошего поведения, вот и все.
(Окончание интервью в следующем посте.)