«В ОЧИ БЬЕТСЯ КРАСНЫЙ ФЛАГ» http://ptj.spb.ru/blog/v-ochi-bjetsya-krasnyj-flag/ЕЛЕНА ВОЛЬГУСТ
Опера-митинг. Спектакль народного артиста России Юрия Александрова.
Театр Санктъ-Петербургъ Опера
Ничего большего не хотел Юрий Александров от партитуры советской оперы сталинского лауреата Мариана Коваля «Севастопольцы» (1946 г.), чем крещендо одной-единственной темы: страстной, всепоглощающей любви. К Родине. О реализации свежепридуманного жанра «опера-митинг» грезил размашисто, масштабно: чтобы на Красной да Дворцовой.
Не срослось. Кто-то кого-то, видимо, не до конца смог освоить. В итоге случились пятнадцать придуманных Александровым эпизодов. Тематическая нарезка под эгидой сквозного: «О, Крым… ты — наш, наш, наш!!!» длиной лишь в час. Галопом. Против четырех актов аутентичного Коваля — подарок небес.
Представьте себя в 2014 году на полнометражном воплощении таких произведений композитора Коваля, как «Валерий Чкалов», «Звезды Кремля», «Поэма о Ленине». Прикиньте: эта реинкарнация — на сцене особняка барона фон Дервиза или на любой другой. Что-что вы сейчас подумали, почувствовали?! А… То-то!
«Зритель будет слышать запах нашего пота», — сказал на пресс-конференции создатель «Крыма». Не уверена в обольстительности именно этой перспективы. За анализ обонятельных потрясений публики не берусь, избежать же поступательного рассказа не нахожу сил.
Итак, приступим.
На сцене амфитеатром в полумраке и отдалении, незаметно, будто это зрители, притаился хор. В зале — каре: стулья на все четыре стороны. На полу единственный след сценографических раздумий — карта Крыма. На потолке между двумя люстрами в овале золотой лепнины — видеоарт Виктории Злотниковой (море, волны, кадры разнообразной хроники, матросы, памятники…). Полноценно разглядеть невозможно из-за хрусталя, который повсеместно, да и задирать голову первые тридцать минут на ум как-то не идет.
Начинает оперу-митинг небольшого роста «человек от театра» (Никита Захаров). В светло-сером современном костюме и галстуке, строго, громко, патетично читает он стихи, только что специально написанные Натальей Черниковой.
Для наглядности — один куплет:
«Мой Крым!
Богатств несметных сказочный ларец —
Трофей желанный воронам зловещим,
Но на челе твоем победный лавровый венец,
А в сердце — голос правды вещей»
Не догадаться, что прототипом мужчины в сером является президент РФ, может только НЕрусский. Варяг, иноверец. К тому же постановщик в многочисленных интервью не счел уместным утаить от народа свою любовь к главе государства и всепоглощающее желание ввести его в ткань повествования.
«Но я не холуй», — декларирует Александров. Поэтому, видимо, «мужчина от театра» шит белыми нитками.
Стихотворный зачин сменяет недлинная, но грозная ария воина с ружьем (Сергей Калинов) времен Первой Крымской войны. Словесный ряд не различим. Воина окружают шесть сестер милосердия. В руках у них окровавленная мануфактура, которую они со скорбным и трепетным выражением лица вверяют в руки сидящих в первом ряду. Зритель берет. Через некоторое время сестры отбирают бутафорские полотнища и бережно уносят их в цеха. Ария воина подкрепляется женским дуэтом. Поют про «Загоним врага на дно, неужто море сынам своим не хочет помочь».
На этом далекие 1850-е годы завершаются. Человек в сером поддает в действие еще пару стихотворных куплетов, и… не тормозя, постановщик выводит в вальсе гурьбу уже советских счастливых граждан с детьми-мягкими игрушками-цветами-улыбками, пляшущих о том, как «сердце ликует, сердце поет».
Но тут мгновенно обрушивается раскатами ВОВ. Образ воина получает свое развитие в образе матери (Елена Еремеева). В окружении лежащих на полу детей ее ария звучит столь же мощно, но не грозно, а скорбно. В сущности это, конечно, не мама ушедших воевать крымских моряков, а Мать с той же прописной буквы, что пишется Родина. Еремееву поддерживает хор. Отчетливо слышится мелодичное: «Севастополь, Севастополь». Тему сражений и морской славы укрупняют старый солдат (Николай Михальский) и бравые моряки.
Человек в сером вновь подытоживает эпизод с помощью Каллиопы, посетившей Черникову:
«Война — кровавый беспредел…
И Апокалипсиса грозное начало
За что мой Крым тебе такой удел,
К чему опять ты опустил забрало?»….
Ровно тем же макаром, что кружили перед нами предвоенные счастливые люди, тут — закружили женщины с челночными клетчатыми сумками, детьми и однозначной тревогой/болью на лицах. То — предреферендумный Крым. А главный персонаж — ДИТЯ. Девочка (Евдокия Малевская) обращается к «президенту» яростно, агрессивно! В глазах злинка + слезы. Авторитарным тоном требует она изменить течение ужасной крымской жизни — ее собственной и всеобщей. Дуэт Дитя — «президент» производит наисильнейшее впечатление. Потому что именно в этот момент мне кажется: жизни нет, есть только сон.
Однако в сценической жизни «президент» закрывает руками лицо, преклоняет перед девочкой колено, вытирает ее слезы своим платком и они, распрямившись, митингово/елочно, унисон обращаются к залу. Зритель раскатисто и предсказуемо скандирует «ДА» на вопросы про русский язык, «волю, созидание труда», прочий «мир и май». «НЕТ» — в адрес войны и сопутствующих мерзостей.
В следующей сцене патриотическая температура понижается за счет образа сомневающегося гражданина. Всеволод Калмыков в очках, шляпе, с портфелем и глобусом в руках опасливо оглядывается, почему-то ложится на карту и больше напоминает ни разу не пропившего глобус учителя географии, нежели представителя «пятой колонны».
Далее — группка крымских татар в национальных платьях, золотом расшитых, с детьми и явной любовью к РФ исполняет свой лирический номер.
В следующем эпизоде не вполне понятно выглядит упитанный корабельный кок (Денис Закиров). Метафору с алюминиевой кастрюлей, из которой морячок раздает пирожки и детям, и зрителям, я, как говорится, «не взяла».
Идем на коду, читатель!
На сцене все действующие лица во главе с высоким морским чином. Звучит: «Народный гнев обрушим на врага, пришли домой мы навсегда!» В этой арии как раз-таки были различимы слова: «Севастополь заново отстроим…» Удивительно, что вдруг? Ведь Великая Отечественная уже окончательно закончилась минут пятнадцать как….
В последние мгновения в оперу Коваля вливается песня Мурадели «Легендарный Севастополь». Исполняют все. Публика из первых рядов воссоединяется с рядами действующих лиц, раскачивается в такт, поет! Остальной зритель слушает стоя. «Нац. предатели» в количестве штук пять-шесть остаются сидеть, вжавшись в спинки удобных кресел.
THE END
Что это было? Чужой дядя (не мама!) безо всякой твоей просьбы только что рождал тебя обратно в 30-е —50-е годы прошлого века. Александровскую сервильную агитку-однодневку смоет любой волной: невской, черноморской. Да нет, волна не снизойдет. Водопроводной струи достаточно. Даже слабого напора. Уворованный час из единственной жизни. Не более.
Р. S. А на улице — белый вечер, воздух, голубое небо, Поцелуев мост, Малая Голландия, дом Блока. Около него стоит чудесный белый пудель, а вовсе не «поджавший хвост паршивый пес»…
