Вчера (27.11.2007) в БЗК состоялся концерт Николая Луганского.
http://www.classicalforum.ru/index.php?topic=294.0Честно говоря, я не очень хотел идти на него, потому что все намечавшиеся к исполнению произведения давно уже прекрасно освоены пианистами и многократно запечатлены в превосходных фонодокументах. Первоначально к исполнению предполагался "Ночной Гаспар" Равеля – по крайней мере, именно этот опус был обозначен в более ранних анонсах. Если бы он остался в программе, то я точно не пошёл бы, т.к. этим летом слышал настоящие чудеса звукоизвлечения на конкурсе Чайковского в исполнении Б.Мозера и именно в этих пьесах, а потому не захотел бы разрушать тот призрачный образ, который до сих пор жив в моей памяти. Однако Равель был заменён пьесами Прокофьева по балету "Ромео и Джульетта", поэтому я нашёл время посетить сие действо и в результате попал на один из самых удачных фортепианных вечеров, которые только удавалось мне заслушать за всю мою жизнь.
Перед рассказом - небольшое лирическое отступление.
Николай Луганский почти с самого начала своей исполнительской карьеры принадлежал к плеяде лучших наших пианистов, поэтому давно уже нет причин сомневаться в высочайшем классе его мастерства. Однако справедливости ради следует отметить, что в первые годы своей концертной деятельности пианист был слишком академичен даже в романтической музыке, а потому снискал в широкой публике "лавры" музыканта рассудочного, чуть ли не "сухаря", лишённого живого творческого огня – многие ему отказывали даже в размахе художественного воображения и в наличии романтического дара, которым он всё же несомненно обладает.
Как знакомы подобные упрёки !
За редким исключением, почти каждому представителю школы Гольденвейзера предъявлялись подобные претензии
По-видимому, наша публика с трудом воспринимает т.н. "строгий романтизм", который всегда был характерен для этой ф-п школы (в частности, и для Т.П.Николаевой, курировавшей ранее развитие Луганского) и который, как показала исполнительская практика, оказался самым СОВРЕМЕННЫМ пианистическим течением и, пожалуй, самым адекватным не только современным "представлениям" о музыке, но и глубинной сути самой музыки, всегда органично сочетавшей интеллектуальную и эмоциональную составляющие.
Также следует отметить некоторое однообразие и жёсткость звука у "раннего Луганского", какое-то чрезмерно "честное" прикосновение к клавишам, имевшее следствием, разумеется, чёткость звуковой атаки, но, одновременно, и отсутствие звукового обаяния. Если сие допустимо и даже приветствуется, допустим, в Бахе или Бетховене, то в романтиках это, как правило, малоприемлемо.
Я от него ожидал чего-то подобного и во вчерашнем исполнении "Венского карнавала" Шумана, недавно выученного пианистом специально для "Декабрьских вечеров" Святослава Рихтера – и как жестоко я ошибся ! Об этом ниже.
Так вот, исходя из всего вышеизложенного и с учётом своих личных воспоминаний, я не ожидал от вчерашнего вечера ничего особенного.
И вот зазвучал "Венский карнавал" Шумана……….
Я буквально отказывался верить своим ушам: неужели это играет Луганский ? То ли звёзды в этот вечер как-то по-особенному на небе расположились, то ли я давно не слушал пианиста вживую и пропустил какой-то переломный момент в его карьере, но я был потрясён: звук изумительный – мягкий, переливающийся красками, бликующий, почти импрессионистский ! Будучи представленным в таком виде, "Венский карнавал" скорее сближается, допустим, с "Крейслерианой", нежели, к примеру, с "Симфоническими этюдами". А ведь как правило, "Венский карнавал" в исполнении большинства пианистов, в числе которых находится и такой гигант, как Святослав Рихтер, трактуется в более "силовой" манере в противоположность той же "Креслериане". Луганский же нашёл в нём черты, сближающие его с миром изысканных шумановских фантастических грёз и высших лирических откровений.
И он имел право !
Его трактовка была столь убедительна, то его "альтернативное" исполнение я мысленно причислил к лучшим достижениям в этой сфере.
Не успев опомниться от Шумана, я оказался свидетелем ещё одного исполнительского шедевра – авторских транскрипций Прокофьева по балету "Ромео и Джульетта".
Мы все давно уже привыкли к тому, что транскрипции Плетнёва-Чайковского стали как бы "продолжением" фортепианного творчества Петра Ильича, умножающим количество его замечательных ф-п пьес. Это логично ещё и в том плане, что и сам Чайковский создал транскрипции некоторых собственных сочинений и вряд ли имел бы что-либо против транскрипций-шедевров Плетнёва ! Так и Прокофьев словно бы "увеличил" количество своих ф-п пьес за счёт создания фортепианного "инобытия" собственных симфонических произведений. Избранные авторские транскрипции играл даже Рихтер, тем самым подчёркивая признание ф-п самостоятельности и самодостаточности этих пьес.
Луганский включил в "свой" цикл не все пьесы из авторских транскрипций по балету – но следует подчеркнуть, что сделав цикл более компактным, он добился бОльшей его монолитности. В этой части концертной программы пианист придал своей игре черты "фортепианной оркестровости", ведущей своё происхождение от достижений великого Листа, и более чем убедительно воссоздавал оркестровый колорит, демонстрируя хорошее знакомство с оркестровым оригиналом. В одном месте я мог бы возразить по поводу излишне "фортепианного" звучания – исходя, однако, из оркестровой трактовки самого Луганского: в среднем эпизоде пьесы "Монтекки и Капулетти" восходящие интонации прозвучали слишком отрывисто и "зернисто"-фортепианно, т.е. вразрез с тембровой и артикуляционной идеей оркестрового прототипа, что находилось в разительном противоречии с "оркестровым" подходом самого пианиста во всех остальных случаях. Это, конечно, "мелочь", но не могу её не отметить, т.к. она уж очень "бросилась в уши".
Один из моментов завершающей пьесы прозвучал насыщенно-оркестрово, вызвав столь отчётливые ассоциации с оркестром и со знаменитыми "пробегами" Улановой, что у меня даже мурашки прошли по коже
Разгуливая в перерыве по фойе БЗК, я размышлял о 2-м отделении, пытаясь представить себе, как именно после ТАКОГО 1-го отделения у Луганского может прозвучать Лист. Видимо я успел проникнуться текущим настроением пианиста и его сегодняшними пианистическими идеями, поэтому мои предощущения почти полностью подтвердились. Я ожидал продолжения "праздника искусства" и мои ожидания были оправданы.
Впрочем, не только 2-е отделение, но весь концерт – это был настоящий фурор !
Лист был представлен следующим набором пьес: "Обручение", "Фонтаны виллы д'Эсте", "Сонет Петрарки № 123", после чего прозучали Трансцендентные этюды: "Метель", "Блуждающие огни", "Вечерние гармонии" и Этюд f-moll ( именно в таком порядке).
Как и следовало ожидать по прослушивании 1-го отделения, изысканные пьесы Листа звучали в импрессионистской манере, а насыщенные могучей аккордикой – в оркестровой. Пианист продемонстрировал тончайшее владение фортепианными красками и надёжный контроль над звуком в сколь угодно тонком пианиссимо – из концертов последних лет такую глубину и качество пианиссимо мне пришлось услышать лишь один раз в концерте Володося в ММДМ, также включавшем пьесы Листа (иные).
Пьеса "Фонтаны виллы д'Эсте", предвосхищающая пианистическую эстетику Дебюсси, под руками Луганского буквально поразила, с одной стороны, чёткостью исполнения мерцающих пассажей и репетиций, а с другой стороны зыбкостью звукового колорита и деликатностью прикосновения к клавишам. Воспринимая это чудо, я сразу задумался над вопросом – адекватно ли отразится ли оно в звукозаписи (концерт записывался российским ТВ) ? Я уже многократно бывал свидетелем того эффекта, что чаще всего подобные исполнения оказываются "нефоНогеничными" –сказочная сонорика того же Б.Мозера, поразившая воображение присутствующих в зале, очень плохо отразилась в записи.
Не знаю, не знаю, как концерт Луганского отразится в фонограмме и что там останется от того ощущения наполненности зала звучанием его рояля ! Когда даже самые тихие звуки обладали полётностью и были прекрасно слышны.
"Сонет Петрарки" создан Листом в одной из его композиторских "манер", которую часто называют "шопеновской" – "малонотная", но изысканная фактура требует тщательной пианистической выделки, когда не должна пропадать ни одна самая мелкая нотка – и Луганский в полной мере удовлетворил этому стилевому требованию, убедительно доведя действие до кульминации и продемонстрировав в заключительных тактах бесконечно угасающие, словно бы "истаивающие" звучания. Слушая эту пьесу, я думал о том, что Луганский, кажется, мог бы сделаться одним из лучших исполнителей позднего Скрябина ! По крайней мере в отношении чисто "технологическом" он сегодня находится вполне на требуемом уровне.
И, наконец, "трансцендентные этюды". Тут было всё: и безупречное владение всеми видами трелей в "Метели", и самостоятельность пальцев и чёткость в двойных нотах ("Блуждающие огни"), и пламенный (почти скрябинский !) экстаз оркестровоподобной кульминации в "Вечерних гармониях", и героический порыв в Этюде f-moll, достойно увенчавшем основную программу вечера. Нет смысла без фонограммы рассуждать о частностях этого, по всем меркам выдающегося, исполнения Этюдов, но можно однозначно утверждать, что в лице Луганского мы сегодня имеем великолепного листианца, который, с одной стороны, видит и понимает, из чего выросли достижения Листа, а с другой, во что они позднее перелились, оказавшись востребованными в творчестве последующих композиторов. И обе эти связки пианист демонстрирует в своём исполнении, более подчёркивая, пожалуй, "перспективность" листовского гения, впоследствии нашедшего отражение и в творчестве Скрябина, и в произведениях Дебюсси и Равеля.
На бис были исполнены:
1) прелюдия Рахманинова gis-moll
2) "Кампанелла" Паганини-Листа
3) "Сирень" Рахманинова в одном из композиторских вариантов.
Это забавно, но все три биса - в тональности gis(as)
"Сирень" была исполнена в раннем чуть отличающемся варианте, который автор играл в 20-х годах, тогда как более известна его запись 40-х годов. Впрочем, оба разночтения давно опубликованы.
Присутствие Прелюдии Рахманинова не может быть названо "случайным" – во-первых, рахманиновское творчество это один из "китов", на которых держится карьера Луганского, а во-вторых, именно эта прелюдия и именно в таком виде как нельзя более удачно вписалась в "импрессионистскую" атмосферу данного конкретного концерта !
Что касается блистательно исполненной Кампанеллы", то её появление в концерте с листовскими произведениями не вызывает особого удивления, однако реализация всё в той же тонкой и изысканной манере, в какой был проведён весь концерт, не может не вызывать восхищения.
В целом форма концерта была также тщательно продумана и подчинена строгой схеме – все крупные её разделы были примерно одинаковы по длительности звучания, что свидетельствует о тщательности планирования и серьёзности отношения пианиста к составлению программы концерта и в этом плане представляет его как приверженца той "строгой архитектуры" концертных программ, среди апологетов которой мы встречаем имена Ф.Бузони, Э.Гилельса и С.Рихтера.
Если говорить о более "общих" мыслях по поводу исполнительства Луганского, то я с удовлетворением отмечаю, что грандиозная композиторская фигура Листа, по моему субъективному впечатлению, долгое время находившаяся где-то на периферии внимания пианиста, несмотря на исполнение им уже в ранние годы, к примеру, "Мефисто-вальса" (кстати, любопытно, как именно он у него прозвучал бы сегодня ?), наконец-то находит должное "представительство" в концертном репертуаре Николая Луганского.
В моём представлении Луганский за последние годы вырос в одну из крупнейших фигур отечественной пианистической школы, и по культурному значению я его смело могу уподобить М.Плетнёву и А.Володосю, по красоте ф-п звука Башкирову и Алексееву, а по вниманию к профессиональной стороне и отделке мелких технологических деталей – Н.Петрову и В.Кулешову.
С интересом буду наблюдать за дальнейшим его развитием.
